Я человек, как оказалось, довольно чувствительный (вот недавно еще поняла - что меня легче растрогать, чем расстроить) и одним из "побочных эффектов" терапии стала плаксивость.
Сейчас, при выходе из "эмоциональной заморозки" я разрешаю себе впечатляться и трогаться - колыбельными, танцами, стихами и историями. А много-много лет подряд это было под запретом. Я помню случай, когда еще очень маленькой (около 5 лет, потому что читать я уже умела, а в школу еще не ходила) меня что-то расстроило (или растрогало - а разницы между двумя этими состояниями я не знала). И я заплакала, но когда в комнату вошла мама я не сказала ей правды, решив, что повод для слез пустяковый и меня непременно высмеют. Я сказала, что расстроилась из-за мамы олененка Бемби (я как раз читала эту книгу). Но моя уловка не помогла. История эта не раз рассказывалась на семейных и дружеских встречах взрослых как иллюстрация моей впечатлительности, со смехом, разумеется.Ну а я с тех пор стала избегать ситуаций в которых в горле появлялся комок, перехватывало дыхание, а на глаза наворачивались слезы - восхищения или умиления, нежности или грусти.
Я не знаю останется это со мной дальше или я "проплачусь" и больше не буду прямо уж так реагировать. Но я поняла, что наряду с другими изменениями (мне, например, начал нравиться мой голос, даже на записи) эта особенность не причиняет мне неудобства - я могу спокойно прожить чувство, вытереть слезы и продолжить с места на котором остановилась (читать ли книгу сыну, слушать ли музыку в маршрутке, смотреть ли фильм), не торопясь и не смущаясь.
И я поняла, что что-то похожее есть в моем сыне когда два года назад (ему было четыре) он заплакал слушая мелодию, которую играл его старенький мобиль, висевший над его колыбелькой в первый год его жизни. Он тогда сказал мне: "Я, мама, не от грусти плачу... а просто... просто...".
И тогда я рассказал ему что плачут не только от грусти, и все в порядке.
И тогда я рассказал ему что плачут не только от грусти, и все в порядке.